Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

— Ишь ты, — в услужении! — Сашка, плотоядно поглядывавший на горничную, перегородил ей дорогу. Браво приосанился. — И охота на чужбине на барыню гнуться? Осталась бы на Родине, сейчас бы сама себе госпожой была.

Глаша поджала губы и, не ответив, вышла.

— Тоже не любит, — буркнул уязвленный Сашка. — Под себя воспитали!

— А ты чего ждал, чтоб здесь Маркса изучали?! — рыкнул вдруг Арташов. — Марш к роте, историограф хренов!

В секунду с чуткого Сашки смыло вальяжность. Опасливо косясь на командира, он припустил к выходу. Следом двинулся Арташов.

Горевой напоминающе подкашлянул. Баронесса, недовольная подсказкой, уничижительно свела брови.

— Сударь, — остановила она Арташова. — Обычно мы едим с воспитанницами. Но сегодня для нас накроют отдельно, в гостиной. И поскольку нам придется привыкать друг к другу, приглашаю вас к обеду, господин?.. Я не разбираюсь в этих ваших звездочках.

— Капитан, — услужливо подсказал Горевой.

— Вообще-то меня Женя зовут, — представился Арташов.

Старшина Галушкин, которому приказали получить постельное белье, плутая, вышел в сад за особняком. На скамейке спиной к нему недвижно сидела белокурая девочка, видимо, о чем-то задумавшаяся. Сердце Галушкина, истосковавшегося по детям и внукам, наполнилось теплом.

— Хенде хох! — подкравшись сзади, шутливо гаркнул он.

Девочка испуганно подскочила, вытянула вперед руки и, неуверенно переступая ножками, побежала по поляне. Через несколько метров споткнулась и упала на живот. Но вместо того, чтоб снова подняться, обхватила голову ручонками и затихла.

Проклиная себя за дурацкую шутку, Галушкин подбежал, подхватил ее.

— Да ты чо, доча, — как можно ласковее проговорил он. — Пошутил я нескладно, бывает. Такой вот дурень старый.

Он поперхнулся, — только теперь разглядел плотную темную повязку на ее глазах. При звуках незнакомой речи девчушка в страхе забилась в его руках. Галушкин прижал ее к себе, шершавой ладонью огладил головку:

— Ну, ну, не бойся, доча. Не обижу.

Сердце его колотилось от жалости. Не спуская ребенка, уселся на скамейку. Принялся отряхивать ее оцарапанные коленки.

— Ах ты, щегол подраненный. Как зовут-то? Я есть дядя Галушкин.

— Голюшкин! — непонимающе повторила девочка. Уловив заботливый тон, она слегка успокоилась.

— Ну да. Фамилие такое, — обрадовался обретенному взаимопониманию старшина. — Зовут Иван Иванычем. Можно Ваня. А ты? Ну, это… их намэ.

— Роза, — ответила девочка

— Ишь ты, навроде цветка, — Галушкин наморщил лоб, соображая, о чем бы спросить.

— Родители-то живы? Это… фазер, мутер?

Девочка заплакала.

— Какие еще мутеры? — послышалось сзади. С охапкой белья с черного хода вышла Глаша. — Поубивали ихних мутеров.

Галушкин неохотно ссадил девочку с колен, поднялся.

— Вот ведь какое время! — заискивающе произнес он. — Такую кроху не пожалело. Да, горе, оно всем горе: что правым, что виноватым. А ты, вроде, наша, русская?

— Русская, — грубовато подтвердила Глаша. — Но не ваша… Держи! Всё, что нашли на вашу ораву.

Не церемонясь, она сбросила белье на мужские руки. Галушкин уловил забытый запах стираных простыней:

— Чего это? Нам?

Недоверчиво зарылся щетинистым лицом в простыни.

— Мать честная, — умилился он. — И впрямь, похоже, войне конец.

Глава 3. Петербуржцы…

И, поправить ничего не в силах,Режет душу вечная мольба.Родина моя, ты вся в могилах,Как хватает места под хлеба?

В гостиную на втором этаже Арташов вошел с опозданием в несколько минут, когда остальные уже сидели за накрытым столом. Баронесса не преминула с укором скользнуть глазами по циферблату массивных напольных часов.

Неудовольствие ее, впрочем, было больше показное, — уж больно ладно скроенным выглядел молодой офицер в пригнанном кителе с четырьмя орденами и тремя нашивками за ранения.

Заметное впечатление произвел он и на Невельскую. Та невольно принялась оправлять седоватые букли. Горевой же, не отрываясь, прилип взглядом к орденам. Даже Глаша, застывшая у сервировочного столика, забывшись, приоткрыла рот от любопытства. Оказавшись в перекрестье внимания, Арташов зарделся.

Похрумкивая сапогами по паркету, он поспешил к свободному месту, оглядел стол перед собой. Справа и слева от тарелки лежало по три серебряных, разной формы ножа и вилки. Обращаться с ножом и вилкой Женя умел. Но только с одним ножом и одной вилкой, — в питерских ресторанах и один-то нож не каждый раз подавали. Поэтому разобраться, какие из приборов предназначены для закусок, а какие для рыбы или мяса, выглядело для него делом безнадежным. В некотором замешательстве он поднял голову и успел перехватить нацеленные взгляды, — оказывается, ему уготовили испытание.

Смущение разом ушло, — лицо гостя, дотоле опечатанное напускной суровостью, сделалось по-мальчишески лукавым. А затем, к всеобщему изумлению, Арташов беззаботно расхохотался.

Заразительный и очищающий, словно ливень в засуху, басистый смех смыл напряжение за столом. Горевой, довольный, что не ошибся в незнакомом человеке, охотно засмеялся следом. Мелко, смущенно прикрывая рот, захихикала Невельская. Лишь баронесса удержалась, но лучики, задрожавшие у глаз, выдали и ее.

Арташов сгреб по два ножа и вилки, отложил в сторону:

— К чему понапрасну пачкать?

— И то верно, офицерам на войне не до изысков, — поддержал Горевой. Из солидарности с Арташовым он отложил и собственные лишние приборы. — Тем паче нынче не до разносолов.

Он кивнул на скупо накрытый сервировочный столик.

— С продуктами и впрямь трудно стало, — пожаловалась Невельская. — Сергей Дмитриевич едва не каждый день ездит по поставщикам. Но чем дальше, тем хуже.

— Никто на марки не отпускает. Только по бартеру. Как у нас в России говорили, — баш на баш.

Горевой взвесил отложенное столовое серебро в воздухе:

— Как раз дня на два.

Баронесса насупилась, — похоже, всякое напоминание о нужде для этой гордячки было невыносимо.

— Да разве только в деньгах дело? — исправился Горевой. — К примеру, обувь у девочек поистрепалась. И где прикажете доставать? Так, представьте, по вечерам беру дратву, суровую нитку и — пошло. Так, глядишь, и специальность башмачника освою. Будет на кусок хлеба в старости.

Он, единственный, засмеялся. Потянулся к графину:

— Ну-с, по-офицерски, водочку?

Арташов согласно кивнул.